Ах, Берлин. Город возможностей, город Свободы. Последнее место, где ещё относятся по-человечески... ну, ко всем. . Ну, и в целом для всех. Тут особо не перебирают, особенно если ненавидишь корпорации и соблюдаешь главное правило: «Не лезь, блядь, в чужое дело».

Словом, именно здесь можно дышать полной грудью. Только вот кашлять хотелось от запаха горящих покрышек, мусора и работающей вопреки всему канализации. И неважно, что последняя частенько норовила стать надземной вместо подземной. Но всё это — лишь слабая плата за то, чтобы не быть нормисами, овцами, исступлённо кружащимися в культе потребления под корпоративной туфлёй. Ну, по крайней мере, так говорил Деда.

— Абуэло! Эрмана! Тадаима-хероима! — заорала в пустоту Суарез, распахивая дверь в квартиру чуть ли не с удара ноги в тяжелом армейском ботинке.

Ну… «квартиру». Наверное, весь этаж в более просвещённые времена это назвали "постапок лофт", "ржавый индастриал", "ебенёвая романтика". Не потому что они были какие-то там богатейки — просто эти ушатанные конуры только они втроём как-то поддерживали в условно вертикальном положении, не давая плесени, ржавчине и окрестным дэбилам заровнять этот республиканский пережиток. Да и не во всех помещениях можно было жить. Какие-то, всё же, годились уже ни на что, а некоторые Дед запретил перестраивать. Такие помещения скорее напоминали крепостные капониры, собранные из каких-то бочек, ржавых бронеэлементов неизвестного транспорта, титановых пластин, мешков с вонючей землёй и высохших резиновых покрышек.

Впрочем, с возрастом частенько приходит опыт, и сёстры (ну или Камилла) уже не раз убеждались в этом, выгребая из подобных закутков вместе с ворохом банок и бутылок ещё и гильзы, потерянные патроны, магазины или раздробленные при попадании пули. Пару раз — даже несработавшие гранаты. Хороший был день.

Тем более что и самой иногда приходилось занимать позицию и предоставить страждущим свинцовый, пламенный привет — чтоб не наглели.

Собственно, так и жили. Их дом был частью кица — местной микроавтономии. Когда-то она была побольше, но кто-то умер, кто-то переехал, а кто-то посрался с Дедой и был им опиздюлен. Не то чтобы Дед был какой-то тиранствующей сволочью (хоть и не без этого), но бытие профессиональным анархистом явно накладывало отпечаток. Или это просто было нежелание видеть новичков?

Он бы и сестёр выселил, чтобы окончательно сорваться в алкогольный штопор, но — черта с два, старый хрыч!

— ¡Ah, hija de puta! — недовольно процедила Камилла, спотыкаясь впотьмах о какую-то неведомую хрень технического назначения. То ли Дед, то ли Луни притащили её пару месяцев назад, и она заняла прочное место в сердечке в прихожей. Попытки убрать или выкинуть сталкивались с классическим «оно мне тут надо», так что Суарез старшая забила болт, тем более что сама была не без греха.

Но вот темнота напрягала. Уже в который раз пальцы щёлкали по тумблеру, кустарно прихреначенному к мохнатому от времени проводу. Вторая рука уже легла на кобуру. Девушка начала искать взглядом любое несоответствие, почти вытащив оружие…

…и успокоилась.

Привыкшие к темноте глаза вычленили в отблесках сквозь прорези окон толстый кабель, идущий от щитка. А если так — это проделки Луны, и соваться туда не стоило. А вот дверь закрыть стоило, что и было сделано. Камилла, на ходу расстёгивая небольшой «патрульный рюкзак» (что наверняка ещё помнил базы США в Германии), отправилась по пути следования кабеля — петляющего сквозь наваленную мебель, одежду, обувь, книги, россыпи винила и кассет, а также провалы в стенах (включая несущие) — в поисках своей младшей сестры.

Суарезы… были близки. Правда, иногда казалось, что вопреки многому — уж больно разные они. Но уж Деда вбил: любой киц начинается с семьи. И раз уж он дал им возможность жить и расти… кто она такая, чтобы противиться?

И вот, наконец, она. Милая сестрёнка. В маске, в куртке, в ореоле искр. Если бы Луна была мальчиком, она бы наверняка уже имела байк, косуху и кучу неоплаченных алиментов. Но первые два пункта выполнены и Луна совсем не двигалась к третьему, избирая юдоль механика. Может, и риггером станет, как знать? Шум и музыка скрадывают шаги, Камилла крадётся, аккуратно ступая  и доставая из рюкзака нечто продолговатое, приятно тяжёлое и так любимое обеими сёстрами. Донер! Кусочек горячей (и наверняка синтетической) свободы, пахнущий специями, жареным мясом и потными руками курда, что готовил его с любовью и ножом, которым раньше, вероятно, вскрыл собаку.

— Я взяла твой любимый!
И, словно в подтверждение этих слов, горячий лаваш коснулся щеки, что виднелась из-под маски, перебивая запах палёного железа, ржавчины и чего-то резкого — как воздух после грозы.